Эвери (every) - по-английски значит «каждый», «всякий». Однако пират, избравший себе эту кличку, был неординарной личностью, да и в историю морского разбоя вписал страницу яркую и незабываемую. Неизвестны ни год его рождения, ни год смерти, ни происхождение, ни финал жизненного пути - он как будто специально появился на просторах Океана, чтобы блеснуть отчаянной и удачной операцией и снова кануть в неизвестность.  Большинство соратников Эвери - пиратских капитанов кончили свои дни на виселице или в бою. Не так было с Эвери. Можно было строить разные версии, но никто не мог похвастаться, что победил его.
Добыча Эвери не была самой большой за историю пиратства, но, наверно, самым большим был шум, поднятый вокруг нее. Награда за поимку Эвери, похоже, была близка к размерам его доли в награбленном.
Впрочем, обо всем по порядку...
Человек, который потом станет пиратом Эвери, родился…
Вообще-то, известно только, что он родился, потому что иначе как бы произошло все последующее? Местом его рождения называют Плимут или окрестности этого города, в графстве Девоншир на юге Англии. Нет ничего удивительного, что мальчишка из приморской области почувствовал тягу к морскому делу, хотя и уроженцы многих других английских областей становились моряками с не меньшим успехом. Кроме того, информация о Плимуте, часто повторяемая в биографиях Эвери, скорее всего, была запущена в оборот Даниэлем Дефо, который вообще любил восполнять отсутствующие сведения своей фантазией.
<---Капитан Генри Эвери на фоне своего корабля. Старинная гравюра
Год рождения также представляет загадку. Польский автор Я. Маховский утверждает, что к моменту, когда Эвери становится пиратским капитаном, ему было 23 года, то есть родиться он должен был около 1671 года. Правда, откуда взят этот возраст, непонятно, как непонятно и происхождение большинства других данных о капитане, тем более что те же 23 года Маховский приводит и как возраст, когда начал пиратствовать Морган. Что же это за возраст такой пиратский?
Другой «точной» датой рождения называют 1665 год, но к этой дате вообще нельзя дать каких-либо комментариев, так же как и к утверждению, что отец будущего пирата был «работорговцем с Ямайки». Один из пленников Эвери, голландец ван Броок, рассказывал позже, что настоящая фамилия капитана была Бриджмен, а кличку Эвери (каждый, всякий) он принял, уйдя в пираты, чтобы «не бросить тень на своих родственников». Это, конечно, было очень мило с его стороны, тем более что Эвери «часто жаловался» ван Брооку, «что в детстве его обижали родственники». Другие авторы утверждают, что фамилию Бриджмен пират принял, решив распрощаться со своим кровавым ремеслом, и мы должны выбрать одну из версий, поскольку они несовместимы (об этом ниже).
Согласно Маховскому, будущий пират (его фамилии автор не называет или считает подлинной Every, а может быть и Avery, вслед за Дефо) поступил на флот юнгой около 1680 года и «со временем» дослужился до офицера. Другие считают, что «Эвери начал свою морскую карьеру мичманом в Королевском Военно-Морском Флоте», но это мало согласуется со сведениями исследователя Я. Рогозинского, который указывает, что первые упоминания об Эвери относятся к началу 1690 годов, когда он, пользуясь покровительством губернатора Багамских островов, занимался незаконной работорговлей и уже тогда начинал пиратствовать. Говорили, что он ходил за рабами к побережью Гвинеи, а разбойничал в команде капитана Николса – «Красная Рука» («Red Hand» Nicholls), и было это в 1691-1692 годах, но последнее, кажется, единственным источником имеет роман Дефо «Король пиратов». Как бы то ни было, со службой мичманом все это никак не увязывается, но первым помощником капитана (или вообще одним из офицеров) военного корабля «Charles» в 1694 году он вполне мог стать: известность как пират он пока не получил, а расположение губернатора могло реализоваться в хорошей рекомендации. В конце концов, трус и плохой моряк вряд ли мог пиратствовать и контрабандой возить рабов через океан, а что еще, кроме храбрости и качеств морехода, требовалось от офицера корабля, которому предстояло заниматься почти тем же самым пиратством?
В богатой конфликтами истории англо-испанских отношений был и такой период, когда обе страны оказались союзниками в борьбе против Франции. Для парализования французского мореплавания у берегов Вест-Индии англичане передали в распоряжение испанцев (и на их содержание) несколько вооруженных кораблей, среди которых был и «Charles». Прежде чем продолжать рассказ, который подходит к одному из самых драматических мест – как Эвери (или как там его звали) стал пиратом, – нужно, однако, несколько задержаться на названии корабля, потому что оно тоже становится предметом споров и противоречий.
Все сходятся на том, что после захвата корабль был пиратами переименован. Наиболее странным является утверждение Дефо, который мог пользоваться достоверными источниками информации, и тем не менее ограничился двусмысленной фразой «я буду называть его "Duke”». Вслед за ним это название повторяют некоторые другие авторы, а Маховский даже, пытаясь увязать неувязываемое, пишет, что корабль именовался «Дюком», а после того, как стал пиратским, был переименован в… «Чарлза II»!
Пираты, конечно, могли неожиданно проявить верноподданнические чувства к Его Величеству Королю Англии, но это все-таки выглядело бы несколько странно. Кроме того, существует собственное свидетельство Эвери (и мы скоро с ним познакомимся), в котором прямо говорится, что корабль до захвата назывался «Charles», а после захвата – «Fancy».
Правда, что за Чарльз (или Карл, если речь шла о короле) имелся в виду, непонятно. Эвери не называет «номера», поэтому речь могла идти как о Карле II (отце правившего Вильгельма III), так и о Карле I (отце Карла II и дедушке Вильгельма). И.В.Можейко пишет, что в одно время с «Карлом» (которого он считает «Карлом II») в том же порту стоял корабль «Джеймс», в котором, следуя той же логике, нужно заподозрить «Иакова», например «Иакова II» – брата Карла II и дядю Вильгельма. Однако не ясно, был ли вообще какой-нибудь принцип в присвоении названий кораблям, которые первоначально не принадлежали Королевскому Флоту, а были снаряжены купцами из Бристоля (как утверждает Дефо) и могли называться в честь любых Чарльза и Джеймса – их владельцев, родственников владельцев, друзей родственников владельцев или вообще кого бы то ни было, а не только покойных королей.
Так или иначе, но корабли мирно стояли в гавани Ла Корунья, никакой службы не предвиделось, добычи тоже, жалованье испанцы задерживали, капитан «Карла», некий Гибсон, предпочитал проводить время в пирушках на берегу, и у его помощника стали рождаться далеко идущие планы…
 7 мая 1694 года «Карл» покинул Ла Корунью. Накануне вечером к его команде, заблаговременно распропагандированной помощником капитана, присоединились их сообщники с другого корабля (вряд ли они могли найтись на суше, в испанском порту). Можейко утверждает, что это был отряд, направленный с «Джеймса», чтобы подавить мятеж, но решивший перейти на сторону новоявленных пиратов. Дефо умалчивает, откуда взялось подкрепление (хотя называет даже точную его цифру – 16 человек), но также считает, что бегство «Карла» не прошло незамеченным: по его рассказу, в гавани стоял голландский 40-пушечный фрегат (Голландия входила в ту же коалицию, что Англия и Испания), но капитан-голландец отказался преследовать беглецов. В общем, его можно понять, поскольку силы были как минимум равны, и чем бы закончился бой, сказать было трудно. Наверное, единственным человеком, кто оставался в неведении относительно происходившего, был… капитан Гибсон.
Сцена пробуждения пьяного капитана, изображенная Дефо, скорее всего была им же и выдумана, но она так колоритна, что хочется ее все-таки привести.
Капитан Генри Эвери в сопровождении темнокожего слуги. Старинная гравюра--->
«Капитан, полусонный и несколько встревоженный, спросил: что случилось? – "Ничего”, – холодно ответил Эвери. "Что-то случилось с кораблем, – продолжал капитан, – он плывет? Какова погода?” (думая, что корабль был сорван с якорей штормом). "Нет, нет, – отвечал Эвери, – мы в море, славный ветер и хорошая погода”. "В море! – сказал капитан, – как же это могло случиться?” "Ну, – сказал Эвери, – не бойтесь и давайте-ка одевайтесь, а я посвящу вас в этот секрет. Надобно вам знать, что я теперь капитан этого корабля, а это моя каюта, так что вам нужно отсюда удалиться; я направляюсь к Мадагаскару попытать счастья, и все эти храбрые ребята со мной”. Капитан, начинавший приходить в себя, стал понемногу понимать, что происходит; как бы то ни было, испуг его не уменьшился, однако Эвери предложил ему ничего не бояться, добавив, что если он решит присоединиться к ним, то они примут его, а если он станет трезвенником и будет исполнять свои обязанности, со временем, быть может, он сможет стать одним из его, Эвери, лейтенантов; "ну, а если нет – вот вам лодка, и вас высадят на берег”».
Бывший капитан отказался от любезного предложения сделать карьеру под началом нового капитана и был вместе с несколькими членами команды, не пожелавшими присоединиться к мятежникам, отпущен на шлюпке (о его судьбе сведений у нас нет). А остальная часть команды устремилась на поиски удачи во главе с капитаном Эвери (с этого момента его уже можно так называть) и на корабле, получившем название «Fancy».
Новое название обычно переводят на русский как «Причуда», и слово fancy действительно имеет это значение. В то же время изначальный смысл его более широк: «фантазия, воображение, мысленный образ, каприз, прихоть, склонность, пристрастие, "конек”, увлечение»; «прихотливый, фантастический, разукрашенный, маскарадный, модный» и так далее, с оттенком некоторой игривости («fancy lady» – любовница, в том числе весьма легких нравов). Поэтому не стоит стремиться к точному переводу (за неимением сведений, что пираты имели в виду, он и невозможен), и лучше оставим название как есть – «Fancy» пусть так и будет «Fancy».
«Капитан был рад услышать это, — замечает Дефо, — и принял второе предложение, после чего созвали всю команду, чтобы узнать, кто хочет сойти на берег вместе с капитаном, а кто желает попытать удачи с остальными; нашлось всего пять-шесть человек, не пожелавших участвовать в этом предприятии; их и капитана тут же посадили в шлюпку, позволив им добираться до берега своими силами».
После этого мятежники отправились к берегам Западной Африки. В водах островов Зеленого Мыса пираты захватили три английских судна, с которых забрали 9 человек и провизию, затем в Гвинейском заливе (у острова Принсипи) Эвери завладел двумя датскими 26-пушечными кораблями: на каждого члена экипажа пришлось по 8 или 9 унций золота. Четырнадцать датчан охотно присоединились к их шайке.
Обогнув мыс Доброй Надежды, пираты направились к Мадагаскару, а затем к острову Анжуан. Здесь англичане захватили гураб с 40 французскими флибустьерами из команды капитана Исаака Вейре (он же — Матурэн Демарец), потерпевшего кораблекрушение близ соседнего острова Мохели. Французы с гураба вынуждены были присоединиться к команде Эвери.
Почти тотчас же после захвата гураба, 16 февраля 1695 года, три корабля Ост-Индской компании («Бенджамин», «Мокка» и «Тонкин») подошли к острову Анжуан. Капитан Эвери оставил на суше «одного человека из своей компании, который несколько ранее заболел; его звали Уильям Мэй», а сам снялся с якоря. Утром 19 февраля он вышел в море, не вступая в переговоры с ост-индскими судами. Правда, пират оставил для них письмо следующего содержания:
«Всем английским командирам.
Это — ради установления, что я нахожусь здесь, в данный момент, на борту корабля "Фэнси”, военного судна, прежде [называвшегося] "Карл II”, из испанской экспедиции, который ушел из Ла-Коруньи 7 мая 1694 года, данный корабль — с 46 пушками и 150 людьми, пытающимися найти свою удачу. Я до сих пор не причинил зла ни одному английскому или голландскому судну, и не собираюсь этого делать, пока я командую этим судном. Соответственно, так я обращаюсь вообще ко всем кораблям, я желаю, чтобы всякий, кто прочтет это, использовал такой сигнал: если Вы или тот, кого Вы захотите проинформировать, пожелает узнать на расстоянии, кто мы, тогда поставьте ваш условный знак на пакете или на тюке и поднимите его на бизань-мачте, затем отдайте парус. Я отвечу тем же и не стану на Вас нападать. Мои люди голодны. Они тверды и решительны, и если они зайдут дальше, чем я этого желаю, это будет вопреки моей воле.
Всегда друг англичан,
на Анжуане, 18 февраля 1695 г.,
Генри Эвери
60 вооруженных французов находятся на Мохели, где они ожидают случай захватить корабль. Берегите себя»
После недолгого крейсерства капитан Эвери вернулся на Анжуан. Он хотел разыскать Уильяма Мэя, который был оставлен на берегу и которого нашел в добром здравии. Он завербовал также на Анжуане тринадцать или четырнадцать новобранцев-французов, «которые крейсировали в этих морях под английским флагом и потеряли свой корабль у Мохели, где он сел на мель».
«Фэнси» стал грозным пиратом с командой из 170 человек, среди которых 104 англичанина, 14 датчан, взятых в Гвинейском заливе, и 52 француза из экипажа Демареца. Они приняли решение идти в Красное море. По дороге они встретили двух английских пиратов, «Долфин» и «Портсмут адвенчур». Первый, испанский приз, был под командованием капитана Ричарда Уэнта, имел 60 человек и был снаряжен в Уоркилле (близ Филадельфии) в январе 1694 года. «Портсмут адвенчур» (капитан Джозеф Фэро) был снаряжен тогда же в Род-Айленде и имел почти такое же количество людей. У них было по 6 пушек на каждом. Они вступили в сделку с Эвери и прибыли вместе на остров Перим, у входа в Красное море, в июне 1695 года. Они провели там ночь, а на следующий день три других английских пирата пришли к ним: «Сусанна» из Бостона под командованием Томаса Уэйка, бригантина «Перл» (капитан Уильям Мэйс) и шлюп «Амити» (капитан Томас Тью), эти два последних — из Нью-Йорка; у них было по шесть орудий, бригантина имела от 30 до 40 человек, прочие — по 50 человек.
Несмотря на свою многочисленность, пираты умудрились прозевать конвой из двадцати пяти судов, который вышел из Мохи для возвращения в Индию. Этот караван благополучно «прошел мимо них ночью, не будучи замеченным, хотя пролив не превышал двух миль». Разбойники узнали о своей оплошности днем от одной лодки и тут же бросились в погоню за конвоем, державшим курс на Сурат. Через три дня у мыса Диу впередсмотрящий с «Фэнси» заметил два парусника. Эвери преследовал вначале меньший, «Фатех Мухаммед», который оказал пиратам слабое сопротивление. Он сделал только три пушечных выстрела: пираты захватили на нем от 50 до 60 тысяч фунтов в серебре и золоте. Более крупный по тоннажу «Ганг-и-Савай» сдался только после трех часов боя. Приз превзошел все их самые безумные мечты. Это был самый большой корабль во всей империи Великого Могола. Он транспортировал многочисленных пассажиров, возвращавшихся из паломничества в Мекку, в том числе высших должностных лиц двора Великого Могола и некоторое количество женщин и девушек. «Они взяли на этом корабле столько золота и денег в валюте и в сосудах, что, вместе с захваченным ранее, доля каждого человека возросла до 1000 фунтов».
Перегрузив эти сокровища, они позволили своему призу уйти. Наши счастливчики были теперь достаточно богаты, чтобы прожить в избытке остаток своих дней. Между тем, они долго не смогли договориться, куда идти дальше; Эвери и его люди желали отправиться в Вест-Индию, на остров Нью-Провиденс (Багамы); но ни датчане, ни французы не хотели быть высаженными во вражеской стране. Французы предлагали добраться до Кайенны (Французская Гвиана), но Эвери категорически отверг это предложение. В конечном счете, чтобы избежать мятежа, он согласился идти к острову Бурбон (совр. Реюньон), на котором имелась небольшая французская колония.
Согласно легенде, которую приводит на страницах своей книги Дефо, Эвери и капитаны сопровождавших его шлюпов решили доставить награбленные сокровища на Мадагаскар.
«После того, как они легли на означенный курс, — пишет Дефо, — Эйвери послал к каждому из шлюпов шлюпку, приглашая их начальников к себе на борт, дабы посоветоваться; они сделали так, и он сказал им, что ради общего блага собирается предложить им нечто, должное оградить их от разного рода неожиданностей; по его мнению, лучшим способом распорядиться сокровищами было бы спрятать их на берегу в потайном месте, так как все они боялись, что их плавание может закончиться неудачей; он также предупредил, что их может разъединить плохая погода, и если один из них натолкнется на военный корабль, он может быть захвачен или потоплен, и в таком случае часть сокровищ, находящаяся у него на борту, будет потеряна для оставшихся, не говоря уже об обычных опасностях, подстерегающих на море; что до него, то он был достаточно силен, чтобы справиться с любым кораблем, который они могли повстречать в тех водах; если же ему повстречается столь сильный корабль, что он не сможет его захватить, ему нечего опасаться самому быть захваченным, так как его судно хорошо экипировано; кроме того, его корабль был быстроходным и мог нести паруса, которые шлюпы нести не могли; потому он предложил им перевезти сокровища на борт его корабля и опечатать каждый сундук 3 печатями, и каждый из них будет хранить одну из них до встречи на рандеву, если им придется на время расстаться.
Данное предложение показалось им столь разумным, что они с готовностью приняли его, рассудив, что, если что-нибудь приключится с одним из шлюпов, другой может избежать опасности, и потому сие будет ради общего блага. Тогда сделали, как договорились — сокровища погрузили на борт к Эйвери, и сундуки опечатали; в этот и следующий дни они держались вместе, погода стояла прекрасная, а тем временем Эйвери тайком собрал своих матросов и сказал им, что теперь у них достаточно денег, чтобы устроить свою судьбу, и ничто не мешает им отправиться в какую-нибудь страну, где их никто не знает, и жить в достатке до конца своих дней; они поняли, что он имел в виду, и вскоре все решили провести своих недавних союзников — людей со шлюпов; не думаю, что кто-нибудь из них испытывал столь сильные угрызения совести, чтобы попытаться удержать остальных от такого предательства. Словом, они воспользовались ночной темнотой, легли на другой курс и к утру пропали из виду».
Вернемся, однако, к документальным свидетельствам. В ноябре 1695 года корабль Эвери прибыл на остров Бурбон, где «все датчане и все французы были высажены на сушу со своей долей добычи, доходившей до 970 фунтов на человека». Всего высадилось приблизительно 66 пиратов. Губернатор Жан-Батист Бидон на свой страх и риск допустил их в колонию, не посоветовавшись с «шестью избранными жителями округа Сен-Поль». В результате пираты обосновались в пределах округов Сент-Сюзанн и Сен-Дени и начали проматывать там свое золото. Позже те из них, кто пожелал вернуться к прежней жизни, стали просить разрешения «построить судно, чтобы уйти с этого острова и идти в Европу или другие места, куда Бог их приведет». Шесть членов Совета 5 февраля 1696 года заявили им, что они должны обратиться к господину Бидону, «принимая во внимание, господа, что он позволил Вам прибыть на остров и что он может также позволить Вам уйти, как и прийти, следуя приказам короля». Бидон согласился пойти им навстречу. Пятью месяцами позже, когда строительство судна было почти закончено, на горизонте неожиданно появилась французская эскадра господина де Серкиньи.
Возвращаясь из Индии, господин де Серкиньи в соответствии с инструкциями короля остановился на острове Реюньон. 2 июля 1696 года «мы стали на якорь у острова Бурбон, называемого Maскарен, на рейде Сен-Дени, где мы нашли около 50 французских флибустьеров, которых английский пират [Эвери] оставил там 8 месяцев тому назад с 3 или 4000 экю на человека, которые нас заверили, что с ними поступили совершенно несправедливо, так как им причиталось намного больше за помощь в ограблении вышеупомянутого корабля Могола; и некоторые были из числа тех, кто раньше потерял свой корабль на острове Moхели. Все они вели беспорядочную жизнь и лишились всех своих вещей, а эскадра весьма выиграла от их обнищания. И можно сказать, что это было остров Денег, так как ставка в игре доходила до 10200 экю на карту, бочонок водки продавали за 600 ливров, все остальное — соответственно. Каждый хорошо подкрепился, самые нищие набили кошельки и больные поправили здоровье, поскольку здесь — восхитительный воздух».
Серкиньи говорит в своем отчете о группе из 70 флибустьеров. Он, кстати, единственный, который упоминает о присутствии на острове Бурбон датчан из команды Эвери: «Среди флибустьеров здесь было 50 или 55 французов, которых англичане взяли силой, а остальные — англичане или датчане. Часть этих флибустьеров села на наши корабли, некоторые женились и обосновались на острове».
Тем временем в Индии сообщение о нападении пиратов на корабли Великого Могола вызвало бурю возмущения. Когда «Ганг-и-Савай» прибыл в Сурат и уцелевшие моряки и пассажиры поведали местным жителям о совершенных пиратами жестокостях, пытках, убийствах паломников, изнасиловании пассажирок, неистовая толпа мусульман осадила английскую факторию. Только вмешательство войск спасло англичан от расправы. Агент Сэмюэл Эннсли и 65 других служащих Ост-Индской компании в Сурате были брошены в тюрьму. Они оставались одиннадцать месяцев в индийских тюрьмах и были освобождены только 27 июня 1696 года. Гнев императора Аурангзеба пал на все европейские нации, которые торговали в Индии, как это показывает господин де Пилавуан, генеральный директор французской компании в Сурате, в письме от 19 января 1696 года:
«...Пиратство англичан в Индии уже многие годы прерывает торговлю подданных Могола и других наций, которые плавают по этим морям, а особенно в этот последний муссон августа и сентября прошлого года, когда они ограбили, среди многих кораблей, один большой, принадлежавший Моголу, возвращавшийся из Мохи в Сурат, на котором, помимо суммы от 4 до 5 миллионов в золоте или серебре, принадлежавших подданным этого государя, которые они забрали, они обесчестили также много знатных дам, которые были на вышеупомянутом судне. Когда это стало известно Моголу, он крайне разозлился не только на англичан, авторов этого разбоя, но также на все другие нации Европы, которые ведут торговлю в Сурате, не делая особых различий между ними; таким образом, этот государь, желая получить объяснения за это пиратство, велел арестовать и заковать в оковы англичан из компании этой нации, которые находились в Сурате, и запретил любую торговлю всем другим нациям (французской и голландской), обосновавшимся также в названном Сурате».
Опасаясь банкротства, европейские компании вынуждены были подчиниться требованиям Великого Могола и обеспечить вооруженную защиту индийских судов, которые направлялись с паломниками в Мекку. Что касается «виновника торжества» Генри Эвери, то он уже ушел из Индийского океана в Америку.
В апреле 1696 года «Фэнси», имея на борту 113 человек, бросила якорь у багамского острова Ройял-Айленд и ее капитан «Генри Бриджмен» (Эвери) послал губернатору Николасу Тротту прошение на провизию и разрешение войти в воды Нассау. Тротт разрешил пиратам стоянку. За это он получил от каждого члена команды «Фэнси» по 20 пиастров, от Эвери — 40 пиастров и еще 1000 фунтов стерлингов с добычи. Кроме того, в доле с купцом Р.Тальяферро он за бесценок приобрел корабль и груз.
После дележа оставшейся добычи большинство пиратов перебрались на материк: часть в Новую Англию, часть в Северную Каролину и Пенсильванию, несколько человек остались в Вест-Индии, двое уплыли на Бермудские острова. Эвери купил у капитана Кросскиса судно «Мейфлауэр» и отправился в Бостон с 19 сообщниками, имея при себе лишь 500 фунтов стерлингов. В Бостоне он попал под подозрение губернатора и был вынужден уехать в Ольстер (Ирландия). За его поимку была обещана награда — 500 фунтов стерлингов, но найти «счастливчика Эвери» так и не удалось. По свидетельству одного из пойманных пиратов, летом 1696 года Эвери перебрался из Ирландии в Шотландию, но говорил, что уедет в Экзетер. Свидетель встретил в Сент-Олбансе жену квартирмейстера с «Фэнси», которая призналась ему, что «едет к капитану Бриджмену», но не сказала, куда именно.
В книге Дефо приводится полумифическая версия о дальнейшей судьбе Эвери и его людей.
По пути в Ирландию они миновали пролив Святого Георга и, направившись далее на север, бросили якорь в одном из северных портов того королевства; там они избавились от своего шлюпа и, сойдя на берег, разделились: часть двинулась в Корк, а другая часть в Дублин, из коих 18 человек впоследствии получили прощение от короля Вильгельма. Некоторое время Эйвери проживал в этом королевстве, однако опасался продавать свои бриллианты, ибо первый же вопрос о том, каким образом они попали к нему, мог привести к его разоблачению; поэтому, поразмыслив, как лучше поступить, он решил, что в Бристоле есть люди, которым он мог бы довериться; поэтому он решил переправиться в Англию; так он и сделал и, направляясь в Девоншир, передал одному из этих друзей просьбу встретиться с ним в городе Биддифорде; когда он связался со своими друзьями и посоветовался с ними, как ему распорядиться своими ценными вещами, они решили, что безопаснее всего передать их купцам, которые, будучи людьми богатыми и заслуживающими доверия, не станут докапываться, каким путем они к ним попали; и тот друг сказал ему, что близко знаком кое с кем из людей, которые могли бы оказать таковую услугу, и если он пообещает им хорошие комиссионные, все будет сделано по-честному.
Эйвери понравилось это предложение, ибо он не нашел иного способа уладить свои дела, так как не мог раскрыть себя; таким образом, его друг вернулся в Бристоль и объяснил купцам суть дела; они же нанесли Эйвери визит в Биддифорде, где, после заверений в честности и чистоте их намерений, он передал им ценные вещи, состоявшие из бриллиантов и нескольких золотых сосудов; они дали ему немного денег на текущие расходы и на том распрощались.
Он изменил свое имя и жил в Биддифорде, стараясь не выделяться и не привлекать к себе пристального внимания; он дал знать о своем местопребывании одному или двум родственникам, которые приезжали его навестить. Через некоторое время он израсходовал те небольшие деньги, что ему дали, однако от купцов больше ничего не было слышно; он часто писал им, и после многих настойчивых напоминаний они выслали ему небольшую сумму, недостаточную для уплаты его долгов. В общем, те деньги, которые они время от времени высылали ему, были столь малы, что их ему не хватало даже на хлеб, да и ту малость не удавалось выбить без великих хлопот и назойливых напоминаний, вследствие чего, измученный таким существованием, он тайно отправился в Бристоль, чтобы лично переговорить с купцами; но вместо денег он получил ошеломляющий отказ, ибо, когда он попросил их рассчитаться с ним, они заставили его замолчать, пригрозив разоблачением; воистину, наши купцы были такими же пиратами на суше, каким сам он был на море.
Испугался ли он этих угроз, или заподозрил, что кто-нибудь в Бристоле может узнать его, неизвестно; однако он немедленно отправился в Ирландию, и уже оттуда весьма настойчиво требовал от купцов содержания, но ничего не получил, и постепенно опустился до нищеты. Доведенный до крайности, он решил вернуться и бросить купцам вызов — а там будь что будет. Он сел на борт торгового судна, на котором добрался до Плимута, а оттуда направился пешком в Биддифорд; но через несколько дней, еще до своего прихода туда, он заболел и умер; при нем не оказалось денег даже на то, чтобы купить ему гроб».
|
